О художнике и Лилит.

Человека, ни разу не бывавшего в Праге, сразу же поражает массивность, и даже некоторая громоздкость зданий. Однако первое впечатление зачастую бывает обманчиво – не верьте ему. В этом городе есть много изысканных красивых зданий, созданных в лучших традициях прошлых эпох. Изящные готические шпили соборов устремляются ввысь, пронзая небо. С мостов открывается великолепный вид на реку и сам город... Этот город не похож на другие – в нем нет той лиричности, поэзии, той яркой притягательной искорки, присущей таким городам как Будапешт и Лондон или даже Париж с его сладковатой романтикой... Здесь Вы не встретите мечтателей или художников, как не встретите беззаботные влюбленные парочки в парках и простых обывателей, выгуливающих своих собак... Высокие массивные здания постоянно заслоняют солнце, а вместо счастливых приветливых лиц на улицах Вам встречаются бледные хмурые... призраки...
За изысканными фасадами соборов и других старых построек Вы найдете лишь отвратительные логовища Греха. Каждую ночь сотни людей покидают свои дома и идут туда, в эти мерзкие узилища, заполненные противным сладким запахом разврата, туда, где правит бал Опиум. Еще больше людей сходит с ума, не способные справиться с паразитическим давлением города. Да... Паразит... Именно это слово возникает в Ваших мыслях, когда Вы лучше узнаете город. Он похож на огромную бесформенную тварь, надевшую искусную массу изящества и целомудрия, приглашая Вас войти. Но когда Вы поддаетесь на его слащавые уговоры, ворота закрываются за Вами и Вы становитесь узником... На самом же деле покинуть город легко... даже слишком легко...
Я не случайно назвал город тварью – Вы бы поняли меня, если бы были там... Но я не об этом. Я хотел сказать, что всякая тварь когда-нибудь даст потомство...
Из самых мрачных своих глубин Прага исторгла монстра, страшнее которого не видел мир... С заходом солнца он был везде, Тьма укрывала его... Он наносил удар и уходил, неведомый и непостижимый...
И даже сейчас, я знаю, он терпеливо выжидает свою жертву... Темнота подворотни скрывает его фигуру, на лицо надвинута серебристая, лишенная всякого выражения маска с узкими прорезями для глаз и испещренная мистической символикой. Эта... потусторонняя холодность маски настолько безразлична, что если Вы взглянете на нее, Вас сразу же посетят навязчивые мысли о смерти... И даже не просто о смерти, а о Смерти, черной и холодной пустоте, в которой кружатся проклятые души, воплощением которой являлся этот монстр. Каждый день газетчики придумывали ему новое имя, но ни одно из них не открывал той незримой сути, той цели, ради которой существовал убийца. Он был художником... Весьма своеобразным... Он был художником Смерти... Она была его Музой и вдохновителем. Разумеется, он был не признан... В самом деле, какое признание можно найти в городе полумертвых сомнамбул, одурманенных опиумом? Ни полиция, ни простые граждане, ни уж тем более журналисты не могли увидеть шедевров в этих кровавых этюдах, сделанных стальной кистью... Иногда он испытывал приступы жгучего честолюбия – ему хотелось заявить о себе и отдаться на милость Судьбы: быть признанным гением или растерзанным толпой. Но потом приступы проходят, и он снова ждет, хладнокровный и скрытый мраком...

В ту прохладную ночь луна взошла высоко, окрашивая город в таинственный серебряный цвет. Художник застыл во тьме, глядя то на блестящий диск луны, то на немногочисленных прохожих. Они спокойно шли мимо его мрачного укрытия, даже не глядя в его сторону и не зная, что скрывается во тьме... Всей кожей он ощущал некое таинство, скрытое в ночи. Он чувствовал ее особенность. «Возможно, - думал он,- этой ночью боги будут смотреть на меня... Смотреть и восхищаться...». Под маской его тонкие губы растянулись в привлекательную, даже очаровательную улыбку. Он знал, что его очередной честолюбивый приступ может погубить шедевр, и постарался как можно скорее отогнать приятные, но опасные мысли. Луна поднялась еще выше, и ее луч отразился от скрытого во мраке клинка... Убийца резко, но без паники нырнул глубже во мрак подворотни. Прошло уже довольно много времени, и в сердце художника прокрался пока что нематериальный признак сомнения, и даже разочарования. Но вот мимо подворотни мелькнул изящный силуэт. Это длилось всего пару секунд, но во впечатлительном разуме убийцы запечатлелась каждая деталь: ее стройная фигура и легкая, парящая, походка, роскошные темные волосы, плащом покрывавшие плечи и спину, изящные тонкие руки... Она была цветком... Но... Этот город сожрет ее... Ее чистая, девственная красота завянет здесь, в черной утробе бездушного зверя. И убийца знал, как спасти ее... Он увековечит ее красоту в своей картине... Он стянул с лица маску и спрятал ее под плащ... Он вышел из подворотни и смешался с толпой, не выпуская из поля зрения прелестного удаляющегося цветка... Он двигался за ней... ненавязчиво, как будто ему с ней было почти по пути, но чем больше продолжалось преследование, тем больше убийце казалось, что она заметила его и ведет куда-то... Играет с ним... По мере того как она уводила (это уже было ясно) его все дальше от еще пока оживленных районов города, его подозрения крепли. Однако отказываться от, возможно, величайшего своего шедевра он не собирался.
Она привела его на мост... С приятным журчанием река уносила свои темные воды прочь... Этот тихий плеск поразил убийцу. Как он мог так много времени не замечать этой красоты, единственное живое и прекрасное, что было в этом городе?! Девушка-цветок замедлила шаг. Очевидно, она догадалась о присутствии постороннего, и беспокойно обернулась. Но он был уже рядом... Бесстрастная серебряная маска надвинута на лицо, в руке – сверкающий в лучах луны нож. Он нанес удар. Девушке показалось, что убийца промахнулся, но тут грудь пронзила жуткая боль, а рот наполнился металлическим привкусом крови. Она хотела закричать, но не могла, словно невидимая сильная рука сдавила связки, не давая позвать на помощь. Воспользовавшись ее замешательством, убийца нанес еще один удар – на этот раз в горло. Не издав ни звука, мертвое тело, источая темную кровь, рухнуло на камни моста. Кровь еще долго толчками выходила из тела, растекаясь по камням.
Чувствуя некое божественное вдохновение, некое запретное, доступное лишь ангелам, таинство, художник взглянул на луну, а затем опустился на колени... перед своим будущим шедевром... Он задержался на пару секунд, любуясь небесной красотой девушки. «Да,- подумал он,- ее лицо создали ангелы». В самом деле, ее прекрасных невинных черт не изменило даже разрушительное прикосновение Смерти... Бросив на ее лицо последний взгляд, убийца начал рисовать...
Он орудовал стальной кистью, придавая каждой ее черте божественную красоту. В этой картине, как и во многих других, художник стремился передать нерушимый альянс красоты и смерти. Казалось, будто на ней изображена не одна изувеченная девушка, а две лежащие друг против друга красавицы. Одна была облачена в легкое кроваво-красное платье, взгляд ее милых небесного цвета глаз был кроток и прекрасен, ее темные волосы разметались по холодным жестким камням, ее плечам и лицу... Вторая куталась в черный саван, взгляд ее был холоден и даже жесток, а черные, как вороново крыло, волосы изредка перемежались красивыми лунного цвета прядями, кожа ее так же была бела, словно отполированный до блеска мрамор или кость...
Однако для непросвещенного и лишенного тех потрясающих возможностей разума и фантазии эта сцена была исполнена богохульной жестокости, мерзости и казалась верхом человеческих безумств.
Сейчас убийце больше всего хотелось, чтобы его увидели. Он хотел подняться с забрызганным кровью плащом в луче своего гения и, раскинув руки, упасть в толпу, непонимающую и ненавидящую его. Но ночь осталась безмятежна... Словно кто-то предупреждал людей от прогулки по широкому, освещенному тусклым светом фонарей, мосту...
С невыразимым чувством восторга, какое встречается лишь у людей, восприимчивых к фантазиям и снам, которые навевает нам Мидиан, убийца поднялся и взглянул на нее обновленную... То, что лежало сейчас на запачканной кровью мостовой, уже мало походило на человека и представляло собой в высшей степени кошмарное зрелище. Но если бы Вы, как убийца или я сам, видели бы ее до обновления, Вам бы в полной мере открылась вся гениальность замысла Художника Смерти... Окинув взглядом свое творение, и удовлетворенно кивнув, убийца добавил последнюю деталь – он распахнул плащ и достал оттуда мягкую кроваво-красную ткань. Заботливо накрыв ею девушку, там, где были самые страшные раны, он скрылся в бархатной тьме лунной ночи...

На просторной N улице стоит роскошный дом. Из его больших, выполненных в готическом стиле, окон льется тусклый неровный свет. Человек в черном фраке сидит в просторном мягком кресле, задумчиво глядя в огонь камина. Треск горящих дров успокаивал его; он расслабился и прикрыл глаза. Внезапно в комнате стало холодно. Он открыл глаза. Перед ним стояла она. Художник смерти застыл, не веря своим глазам. Это была она, та девушка, которую он превратил в шедевр. На ней была лишь та кроваво-красная ткань, которую он накинул на нее, уходя. Она смотрела на него с легкой усмешкой. Полыхающее сзади пламя подчеркивало ее изящную фигуру.
-Здравствуй...- выдохнула она, - Ты не узнаешь меня?
Разумеется, он ее узнал. Но удивление и даже ужас парализовало его, не позволяя сказать ни слова.
-Помнишь, как ты убивал меня?- спросила она, чуть подаваясь вперед. Убийца вздрогнул, - Смотри, - сказала она, устраиваясь у него на коленях и указывая на тонкую белую полоску на горле, - Этот шрам мне особенно понравился. Было столько боли... Я подумала, что оказалась в Раю, - она рассмеялась.
Этот волшебный, сверхъестественно мелодичный смех эхом разнесся по комнате.
-Кто ты такая?- наконец-то смог вымолвить он.
-Я Лилит,- сказала она и вновь рассмеялась,- Я искала тебя, художник. Ты мастер, твое искусство не для этого мира... Ты должен пойти туда.
Она знала, что он прекрасно понял, что она имела ввиду. Его работы заняли бы достойное место в Галерее Проклятых... И ей ужасно льстило то, что она сама стала одной из его картин... И, прежде чем он отправится в Галерею, она хотела отблагодарить его, показать ему свой мир, где размыты грани между болью и удовольствием, реальностью и бредом... И она показала ему...

Огонь в окнах особняка погас... На полу просторной комнаты с камином лежала, свернувшись в комочек, Лилит. Ее обнаженная плоть была перепачкана кровью, а ноздри щекотал сладкий запах смерти... Она знала, что, избавившись, наконец, от оков бренной плоти, душа гениального художника отправилась в Ад, дабы своими шедеврами услаждать взоры Люцифера и его придворных. Само же его тело так и лежало в кресле... разорванное на куски...
Душа художника летела вперед, сквозь сводящую с ума бесконечную пустоту. Он не знал, сколько прошло времени – он просто расслабился, отдал себя этому мягкому, но сильному потоку, несущему его вперед, сквозь Тьму. Он уже чувствовал дьявольские ветры Ада, не холодные и не жаркие. Он не знал, в каком виде предстанут перед ними Врата и как он пройдет сквозь них, но ожидание и неизвестность сводили его с ума, терзали душу... Наконец они предстали перед ним. Он не мог описать их – человеческий язык не способен передать этого ощущения... Врата и были ощущением... скрытом в самых глубоких и темных уголках сознания. Человек рождается с этим образом, навеки запечатленном в памяти. Это проклятый дар Люцифера людям – осознание того, что Ад всегда рядом. Падший Ангел терпелив, он будет ждать до тех пор, пока душа последнего человека не отправится в дьявольское пекло или же пока его собственные оковы не спадут и он выберется из черных недр Земли, дабы устроить кровавый пир душ среди звезд... Боль, возникшая в голове художника, усиливалась. К этому было невозможно привыкнуть... Невыносимая адская боль, терзающая все тело... Но он был еще жив... Он не мог кричать, но он чувствовал все...

Когда я в первый раз встретил Лилит, мне сразу же бросилась в глаза дьявольская ирония... В самом деле, лишь извращенный ум Повелителя Лжи мог заключить столь жестокое и развращенное существо в тело ангела... Да, она не изменилась...
Когда город только строился, сонм демонов танцевал на огненных полях посреди Адских пустошей, а любимый сын и наместник Падшего Ангела на Земле архиепископ Себастьян посвятил Прагу Лилит. Этот город стал ее обителью, колыбелью Греха и грязи. Каждый житель невольно становился либо одним из тысяч ее рабов, либо гнил заживо, не в силах противостоять разъедающей плоть язве грехопадения.
Да, это была она... Лилит... Очаровательная, кошмарная, жестокая, ласковая... Да, она была зверем во плоти, отвратительным вампиром, монстром, демоном... Называйте, как хотите... Но помните, что раз встретив, Вы не забудете ее... если останетесь живы... Я до сих пор помню, как приехал в этот проклятый город, помню, как встретил ее... Помню ее ласки, помню, как она убила меня... Я заперт здесь, в холодной черной пустоте Смерти, воспетой гениальным и безумным убийцей, у трона полоумного слепого бога, чье лицо скрыто серебристой маской с узорами... Я заперт, но не лишен возможности наблюдать за ней...
Да, она дьявол, но я люблю ее...